Читать книгу "Пригласи меня войти  - Дженнифер МакМахон"

– О да, – говорю я и вглядываюсь в кубок, словно Алан – это золотая рыбка, кружащая в мутной воде. – Он взывает из Великого Далека. Он хочет сказать, что у него все в порядке и он еще сильнее любит вас, чем прежде.

Разумеется, я не вижу ничего подобного, но научилась говорить местным дамам то, что они больше всего хотят услышать. Особенно старым и одиноким. Бедная миссис Вера совсем сгорбилась, ее распухшие пальцы искривились от артрита. Алмазное обручальное кольцо и платиновое свадебное кольцо были изготовлены для пухлых молодых пальцев, а не для их жалкого нынешнего подобия. И хотя сейчас я не вижу никаких духов, но могу ясно представить картину из прошлого: молодая Вера стоит у алтаря рядом со счастливым Аланом. Он надевает кольцо ей на палец, обнимает и целует ее, и этот поцелуй преодолевает время и пространство и материализуется в воздухе прямо сейчас, шестьдесят лет спустя. Поцелуй, который был до всего остального: четырех детей, старший из которых погиб в автокатастрофе, рака груди у Веры, который она пережила, и рака легких у Алана, который он не пережил.

– Сейчас он здесь, – говорю я, глядя в хрустальный кубок, наполненный водой с черным красителем – всего лишь несколько капель из пузырька.

– Что он говорит? – спрашивает старуха. – У него есть известие для меня?

Я щурюсь, глядя в чашу, и поражаюсь увиденному. На меня смотрит не лицо Алана (реальное или воображаемое) и не мое отражение.

Это снова она. Та женщина. Она возвращается ко мне во снах и кошмарах. Иногда я думаю, что это лишь часть меня: темная сторона, откуда происходит моя сила. Я понимаю, что она дает мне прозрение и те знания, которые у меня есть. Это мой духовный проводник. Она кажется знакомой: ее лицо не такое, как у моей матери, но имеет черты сходства. У нее такие же темные глаза, но более продолговатое лицо, такие же темные кудри, но более длинные, а не коротко стриженные, как у моей матери. Эта женщина носит ожерелье со странным узором: круг, треугольник, квадрат и снова круг с глазом в центре. Она снилась мне с самого детства. С тех пор, как моя мать погибла при пожаре, – еще до того, как мой отец повторно женился и отвез нас с Марком в Спрингфилд к своей новой жене Маргарет, которую нас заставляли называть мамой, и целой куче сводных братьев и сестер, таких же светловолосых, голубоглазых и веснушчатых, как и их мать. Ради отца они делали вид, будто любят нас, но всегда опасались наших темных глаз и волос, а также воспоминаний о трагедии, последовавших за нами.

Теперь женщина из моих снов пытается мне что-то сказать, но я не слышу ее. Я ниже наклоняюсь над кубком и чувствую щелочной запах черного красителя. От моего дыхания на поверхности появляется легкая рябь, искажающая ее образ.

Женщина в воде говорит настойчиво, хотя и беззвучно. Она что-то держит в руках, какой-то блестящий предмет, который я сначала не могу распознать. Потом образ проясняется, и я вижу, что это такое.

Пистолет. Маленький и серебристый, точно такой же, как у Сэма.

Милая Мелисса. Так он называет свой пистолет. Глупо давать имя пистолету и относиться к оружию как к любовнице. Но, возможно, это дает странную власть над предметом, наполняет холодный металл эмоциональной теплотой.

Сейчас Сэм работает на пашне, но к ужину он вернется домой. Если миссис Вера щедро заплатит мне, сегодня вечером у нас будет отличный ростбиф. Не «спагетти от Альфредо» и не рис с бобами по-каджунски; красивое название не делает блюдо сытнее и не маскирует дешевизну.

У нас нет денег на мясо, зато всегда есть деньги на бурбон для Сэма. Он заботится об этом.

На самом деле он неплохой человек, просто ему не везет в жизни. Он не оставляет себе выбора. В прошлом году мы продали тридцать акров земли, чтобы оплатить налоги. Сейчас мы снова едва сводим концы с концами.

Я слышу голос Сэма в своей голове так же ясно, как церковный колокол, хотя знаю, что сейчас он распахивает поля на востоке, готовясь к посадке кукурузы.

«С нами покончено, – говорит он. – Мы все обречены».

Я гляжу в воду, но теперь вижу там собственное отражение с распускающимися на груди кровавыми цветами.

Я тихо ахаю и пячусь назад, едва не свалившись со стула.

– Что такое? – спрашивает Вера. – Это мой Алан?

– Да. – Я собираюсь с силами и смотрю на грудь своего свитера – чистого, без единого пятнышка.

– Он позвал меня с такой силой, что застиг врасплох, – говорю я. – Он очень сильно любит вас и тоскует по вашей выпечке.

Это была всего лишь догадка, но я неплохо умею угадывать, и довольная улыбка Веры подтверждает мою правоту.

– О! – восклицает она. – Конечно, пирог с коричневым сахаром! Я уже так давно не готовила его! Думаю, когда вернусь домой, сразу же займусь этим.

– Ему понравится, – заверяю я и снова заглядываю в кубок, где вижу только свое тусклое отражение. – Он улыбается вам. Вы это чувствуете?

– Да, – отвечает она. – Да, я чувствую это.

Она начинает шарить в своей кожаной сумочке и достает сорок долларов. Потом берет еще десятку и сует мне в руку.

– Спасибо, Энн, – говорит Вера. Ее рука кажется сухой и безжизненной. – Это очень много значит для меня.

В такие моменты я думаю: «Так ли уж плохо то, что я делаю? Я лгу, притворяюсь, пользуюсь мелкими выдумками, основанными на случайных озарениях». Я вижу, как счастлива миссис Вера, какой энергичной походкой она уходит готовить свой пирог, и снова думаю: «Я делаю доброе дело. Благодаря мне люди видят мир в лучшем свете».

* * *

Я готовлю ужин на кухне, когда Сэм возвращается с работы. «Папа!» – кричат дети, обступая его, как голодные птенцы. Я вижу, что Сэм уже выпил, хотя сейчас всего лишь начало шестого. Он пошатывается и кренится то в одну, то в другую сторону, пытаясь сохранить равновесие. Одну бутылку он прячет в амбаре, другую – в мастерской. Он регулярно пополняет запас, так что источник не иссякает.

– Не приставайте к отцу, – говорю я детям. – Он целый день работал. Отправляйтесь в гостиную, я позову вас, когда ужин будет готов.

Мои дети ведут себя очень хорошо. Они быстро учатся.

Они научились побаиваться своего отца и держаться поодаль, когда он выпивает. Когда дети уходят, я смотрю Сэму в глаза и спрашиваю:

– Все в порядке?

Ненавижу, как робко звучит мой голос. Как быстро я превращаюсь в серую мышку рядом с Сэмом.

А он смеется. Это горький и безрадостный смех; жаркое алкогольное дыхание наполняет кухню и превращает воздух в опасную горючую смесь. Достаточно одной спички, и все взлетит на воздух.

Шатаясь, Сэм выходит из кухни, по пути сбивает стул и ударяется об стену, когда пытается завернуть за угол к своей спальне. Я слышу, как Сэм открывает ящики. Может быть, он собирается надеть пижаму? Может быть, он устал, ему тошно и просто хочется прилечь, чтобы этот день наконец закончился?